Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг
Любовь Адриана к строительству и украшению далеко выходила за порог его жилых и торжественных покоев. Известно, что в 1692 г. он возвел новое каменное здание своего Дворцового приказа, а через два года перестроил помещение Патриаршего разряда. В 1697 г. патриарший двор вновь подвергся серьезной перестройке; летом 1699 г. был произведен наружный ремонт, а Крестовую палату вместо теса перекрыли шведским листовым железом. Даже если не считать ежегодных крупных расходов патриарха «на церковное строение», «на богаделенное строение» и помощь в обустройстве небогатых монастырей по всей Руси, на одно поддержание в порядке своего двора Адриан тратил сотни рублей.
Не менее красноречиво о характере архипастыря свидетельствуют дела, которыми он занимался в тиши своего кабинета и, коли того требовали церковные правила, на заседаниях в парадных залах обширного патриаршего двора. Исследователи единодушно толкуют решения Адриана по разнообразным церковным спорам как признаки его слабовольности. Давайте сами откроем эти дела и посмотрим, так ли достоверно суждение историков о личных свойствах и мотивах деяний патриарха.
Большинство дел, выходивших за рамки полномочий назначенных Адрианом духовных администраторов, начиналось, увы, с доноса. Так, в 1691 г. на многоученого митрополита Киевского Варлаама Ясинского доносил патриарху архимандрит Феодосии Углицкий. По его словам, митрополит, произвольно распоряжаясь имуществами Киевского Выдубецкого монастыря, вовсе разорил эту древнюю обитель. Патриарх не стал торопиться с решением. Тем временем Варлаам послал в Москву письменное уверение «пречестных отцев игуменов киевских», что никакого вреда монастырю не нанес, а, напротив, «всячески о нем в созидание промышляет». На основании этого соборного мнения Адриан сделал в 1692 г. выговор доносителю архимандриту Феодосию, а митрополиту Варлааму выразил доверие и благоволение [585].
В другой раз, в 1700 г., группа киевских граждан доносила о различных притеснениях со стороны митрополита; в свою очередь, Варлаам просил патриарха оставить «сии клеветы» без внимания. Адриан решительно уклонился от разбирательства распри между паствой и Киевским митрополитом. В грамоте Варлааму архипастырь указал, что не покоряющихся своему архиерею и четвероженцев обязаны смирять градские начальники, «ибо того ради видимый меч и бич носят». В суд Киевской митрополии, писал патриарх, он не вступался и не вступается.
Видеть в такой позиции слабость можно только без учета особого статуса Киевской митрополии, утвержденного в ходе переговоров о ее переподчинении от Константинопольского — Московскому патриарху при Иоакиме. Первым пунктом никем не отмененных условий украинской стороны (как духовных, так и светских властей) было именно невмешательство патриарха в суды Киевского митрополита [586]. Недоразумение с обвинением Адриана в уклонении от архипастырских обязанностей объясняется в данном случае лишь принятием за образец поведения патриарха Иоакима, делавшего вид, что установления о невмешательстве попросту не существует.
Между тем, анализируя весь комплекс забот Адриана, связанных с Киевской митрополией, легко заметить, что с самого начала, с момента поставления им митрополита Варлаама 26 сентября 1690 г., патриарх неукоснительно соблюдал дух и букву договора. Более того, в споре о разграничении владений Киевской и не имевшей подобных привилегий Черниговской епархий Адриан был ближе к стороне первой, частично жертвуя непосредственной властью Москвы ради укрепления ее влияния путем повышения авторитета законно действующего патриарха.
В результате обширных и плодотворных отношений Адриана с Варлаамом Киевская митрополия получила немалую пользу. Улучшилось материальное положение митрополичьей кафедры, упорядочилось управление паствой и богослужение, вырос (и не только на Украине, но среди православных Речи Посполитой) авторитет киевского пастыря, наконец, поддержана была Киево–Могилянская коллегия, оплот православного просвещения на Украине. При этом никак нельзя сказать, что Адриан шел на поводу у деятельного Варлаама: дружеские отношения не мешали патриарху твердо отказывать митрополиту в малейшем нарушении церковных правил.
Так, Варлаам просил разрешить некоему живущему на покое в Киево–Печерской лавре Никону, раскаявшемуся после многих прегрешений, вновь стать архимандритом какой–либо обители. Адриан отказал, объяснив митрополиту свою позицию: «И священствовать ему, в том виновному, не подобает, ибо Бог сам совесть смотрит, люди же делам судьи и в делах свидетели, при чем утверждаться должно и судить праведно».
Не нашел Адриан правильным и способы осуществления значительно более важного решения Варлаама, поддержанного гетманом Мазепой — о восстановлении старинной Переяславской кафедры, но не в качестве полноправной епископии, а для викария, который будет помощником митрополиту. Дело, начатое в марте 1695 г., безрезультатно тянулось до кончины патриарха, поскольку киевские власти никак не могли выполнить предписанные им для осуществления их желаний церковные правила.
Может сложиться впечатление, что Адриан только реагировал на прямые обращения. Это не так, хотя очевидно, что подобным образом инициируется большая часть решений любого крупного администратора. Внимательно рассматривая поступающие к нему дела, патриарх, бывало, делал собственные далеко идущие выводы. Например, в конце 1694 г. в патриархии просил священнического места украинец, посвященный, как выяснилось, «в праздность» (то есть ни к какому храму), да еще каким–то бродячим греческим «архидонским патриархом».
Рассмотрев дело, Адриан ужаснулся множеству странствующих по Украине и служащих в храмах неведомых «греческих архиереев». В том же 1694 г. патриарх предписал властям Киевской митрополии запретить таковым церковное служение и поставление в священные степени, отменить возглашение их имен и «титулов» в молитвах, назначить греческим «властям» местожительство в монастырях (дабы не скитались по мирским домам и не унижали архиерейский сан), наконец, воспретить всем вновь приезжающим совершать богослужение без его патриаршего благословения и свидетельства.
О помощи в исполнении сего предписания Адриан, несмотря на возражения Варлаама, попросил особой грамотой и гетмана. В данном случае дело касалось православного благочестия и отношений со вселенским православием, то есть выходило за рамки суда Киевского митрополита. Также и относительно своей патриаршей ставропигии — Киево–Печерской лавры — Адриан отдавал распоряжения так, как считал нужным, без вмешательства митрополита.
Незлобивость патриарха, вкупе с его наклонностью к справедливости, хорошо видна в отношениях с Феодосием Углицким, получившим, как мы помним, выговор за нападки на Варлаама Ясинского. Став ближайшим помощником престарелого архиепископа Черниговского и Новгород–Северского Лазаря Барановича, Феодосии, по просьбе последнего, был в 1693 г. посвящен Адрианом в сан архиепископа, только не получив, пока жив был Лазарь, ставленной грамоты. Явив такую милость к человеку, заслужившему от него строгое порицание, патриарх был добр, но справедлив к тем, кого любил, например, к Афанасию Холмогорскому, часто тревожившему Москву заботами своей епархии.
Особенно страшное дело легло на стол Адриана в январе 1695 г.: архиепископ Афанасий прислал грамоту с «распросными речами» соловецких монахов, обвиняя власти беломорской обители в убийствах, пытках и насилии по отношению к инокам, в нечистой жизни и казнокрадстве. Особым пунктом извета было напоминание о Соловецком восстании и том факте, что среди чернецов есть беглые и ссыльные. Вывод Афанасия был прост: «Да не будут соловьяне самоглавны», то есть пусть целиком перейдут под его юрисдикцию [587].
14 февраля 1695 г. Адриан ответил архиепископу, что пытки в обители должны быть пресечены и виновные наказаны, а монастырское хозяйство налажено. Однако нарушить монастырские вольности, сместить архимандрита и взять Соловки под свой контроль патриарх запретил Афанасию категорически. Глава монастыря, писал Адриан своему другу, «посвящен синодально во архимандриты и по братскому излюблению, и живет монашески искусно доселе, и челобитья от братии на него по сие время не бывало».
«А что было у них прежде сего, — гласила грамота патриарха, — и они во всем том прощены от великих государей, и от нас разрешены, и к тому им не в укоризну. А тебе б о том нужды не было допрашивать, и к нам доносить, и тем святую обитель бесчестить. И впредь тебе ту Соловецкую обитель оберегать и во всем снабдевать отечески, а таких хульников, и празднословцев, и изветчиков довлеет смирять, да накажутся больше святых мест не поносить, да и прочие страх возъимеют!»
